«Знаешь, Ванька, — сказала мне однажды бабушка Александра Егоровна, — вот я чего боюсь. Я боюсь, что умру и не досмотрю. Не узнаю, чем кончилась "Санта-Барбара"».
Мыльная опера, у которой нет начала (советским людям ведь так и не показали начало «Санта-Барбары») и не может быть конца, — идеальный учебник смирения, с максимальной наглядностью напоминающий зрителю, что он — только щепка в потоке, который течет ниоткуда и впадет в никуда. И это, возможно, даже неплохо, считает Иван Давыдов.
