Жил в тоске многоподъездной,
где панель, а не кирпич,
никому не интересный
дядя Женя, старый сыч.
Он обругивал мальчишек,
что с мячом наперерез.
Из-за пенсионных книжек
он ходил, ворча, в собес.
Он доказывал кассирше,
что четыре — дважды два.
Он смотрел на вещи ширше:
вещи больше, чем слова.
Чем бывал он в жизни занят,
толком я не узнавал.
Он сидел. За что — Бог знает.
Он когда-то воевал.
Он переправлялся через…
Много раз почти погиб.
Дядя Женя — лысый череп.
Дядя Женя — чайный гриб.
Кто б подумал, что бывают
и такие времена.
Я за тех, кто доживает,
вместе с ними пью до дна.
Я и сам из тех инкогнит,
разбежавшихся волчат.
Хорошо, что нас не помнят,
в дверь ночами не стучат.
А стучат одни костяшки
домино на целый двор.
Вышел в клетчатой рубашке
Дядя Женя на простор.
Впереди в багровой пене
диск садится за рекой.
Позади у дяди Жени
нету тени никакой.
Игорь Караулов
